De incarnatione verbi, или О вочеловечении Иисуса Христа. Якоб Бёме

Якоба Бёме — мистика и визионера — читать надо. Хотя чтение его сочинений никогда не считалось легким занятием. А с момента создания первого из них — «Утренней зари в восхождении» — прошло уже больше четырех сот лет. С тех пор читают. Жалуются, что трудно, местами непонятно, ругают его «дикий» язык (Гегель), и — читают. Словно что-то (кто-то?!) принуждает.
Текст непрерывно вступает в диалог с внутренним самоощущением читателя, радует откровением, им же терзает, мучает, повергает в отчаяние, дает надежду и... оставляет в сознании непомерной ответственности, которая возложена на человека уже самим фактом рождения. И всё потому, что читатель на самом деле и есть главный персонаж, создаваемый автором и вписываемый в мистериальную — то есть творящуюся в Божественном Мистериуме — историю мироздания. История во времени и конкретные обстоятельства жизни читателя со временем ничего неменяют в этой оппозиции «автор — читатель». Разве что ставшие привычными за это время рационализм и жизненный практицизм всё более оказывают себя как препятствие к пониманию текста, да неожиданная активность этого барочного двоемирия в XX веке поломала утвердившиеся было прогрессистские концепции истории культуры.
Когда Христос спросил Своих учеников: за кого люди почитают Сына Человеческого? — они ответили Ему: Некоторые говорят, что Ты — Илия, некоторые, что Ты — Иоанн Креститель, или один из пророков. Он спросил их, говоря: А вы за кого почитаете Меня? И отвечал Петр Ему: Ты Христос, Сын Бога Живого. И Он сказал ему в ответ: Истинно, не плоть и кровь открыли тебе это, но Мой Отец, Сущий на небесах; и возвестил им своё страдание, кончину, смерть и воскресение (Мф 16:21), во указание на то, что собственное разумение и мудрость мира сего не могли бы в своем разуме ни познать, ни постигнуть персону, которая была Бог и человек, но познавался бы Он по большей части лишь теми, кто предался бы Ему целиком и во имя Его претерпел бы крест, горести и гонения, кто был бы привержен Ему всерьез. Когда же такое и случилось, что Он даже, — поскольку Он еще зримо обретался среди нас в этом мире, — был по меньшей мере узнан умудренными, — то было так, что, хотя Он и ходил в чудесах Божьих, внешний разум был настолько слеп и непонятлив, что столь великие Божьи чудеса умнейшими в искусстве разума приписывались дьяволу.И как в то время, когда Он в этом мире обретался зримо, так и всё еще Он остается для внешнего разума не известен и не познан.