Отрицательное богословие и познание Бога у Майстера Экхарта. Владимир Лосский

Эта книга — удивительное явление в русской и французской духовной культуре XX в. В. Н. Лосский — известный православный богослов и историк Церкви. Мерилом для него и его исследований западной духовной традиции всегда были позиции православного учения. Так, через своеобразный диалог восточной и западной традиций, достигается и  большее уяснение истины Православия. Такой подход В. Н. Лосский использует и в своей главной работе — сочинении «Отрицательное богословие и познание Бога в учении Майстера Экхарта», посвященном онтологии и богословию средневекового мистика и философа Майстера Экхарта.
Отказ от поисков имени для собственного обозначения Бога, Который не может быть познан без того, чтобы некая полоса незнания не вторгалась в само знание, — общий признак всех теогнозий, допускающих апофазу: либо для того, чтобы тотчас преодолеть ее в богословской эпистемологии, либо для того, чтобы превратить ее в путь к лежащему «за пределами всякого познания». Но хотя «неизреченность» Бога, по-видимому, образует общую почву для всех тех, кто в своей религиозной мысли отводит более или менее значительное место «пути отрицаний», можно сказать, что имеется столько же «неизреченностей», сколько и отрицательных богословий. В самом деле, Неизреченное Плотина не тождественно Неизреченному псевдо-Дионисия, которое, в свою очередь, отлично от Неизреченного св. Августина; а это Неизреченное опять-таки нужно отличать от Неизреченного св. Фомы Аквинского. Но ведь именно та идея неизреченности Бога, которую создает себе богослов, определяет роль апофатического момента в его мышлении. Вот почему мы решили начать наше исследование об идее Бога у Майстера Экхарта в частности, о его собственном отрицательном богословии с темы поиска Неизреченного.
Речь идет о поиске именно там, где имеется отрицание. В самом деле, что представляет собой путь отрицания, как не разыскание, в котором мы вынуждены последовательно отвергать все, что может быть найдено и названо, и в итоге отрицать само разыскание, поскольку оно все еще предполагает идею искомого?
Нет надобности останавливаться на бесчисленных местах из немецких и латинских творений Майстера Экхарта, где он настаивает на Божественной неизреченности, заявляя, что Бог «несказанен» (unsprechlich), что никому не удастся говорить о Нем, ибо Он «превыше всех имен» (uber alle патеп), безымянен (sunder патеп, namenlds). Мы не можем найти имени, которое бы Ему подобало, и пытаться дать Богу имя означало бы принизить Его. Бог есть «отрицание всех имен» (ain logenung alter патеп). В немецкой проповеди, которую рукописная традиция приписывает Экхарту, ум (verntinftekeit) не хочет довольствоваться Богом, позволяющим обозначить Себя именем:«.. .даже если бы имелась тысяча богов там, где Бог обладает именем, ум прорывался бы дальше, ибо он хочет войти туда, где у Бога нет имени; он хочет чего-то благороднейшего и лучшего, чем Бог, у Которого есть имя». Когда мы думаем о Боге, все, что еще может быть обозначено именем, не есть Бог. Смысл Неизреченного доводится до предела. Отвержение божественных имен не могло бы быть более категоричным. И, однако, в той мере, в какой мы ищем Неименуемого, мы все еще ищем имя — пусть даже лишь для того, чтобы обозначить Бога через неизреченность, отличающую Его от всего, что может быть именовано.
Если Бог не может быть назван по имени, не абсурдно ли искать имя, которое обозначило бы Его в том, что Он есть? Cur quaeris nomen теит? («На что ты спрашиваешь о имени Моем?») Слова эти были сказаны Иакову, желавшему, чтобы Бог открыл ему Свое имя (Быт. 32:29). Комментируя этот текст книги Бытия, Экхарт заменяет данный Иакову ответ Бога аналогичной, но более пространной формулой из книги Судей (13:18): Cur quaeris nomen теит, quod est mirabile? («Что ты спрашиваешь об имени Моем? оно чудно»). Верный герменевтическим приемам своей эпохи, Майстер подвергает этот текст различным грамматическим операциям, чтобы извлечь из него все возможные толкования. Во-первых, эта фраза может быть прочитана следующим образом: зачем искать Мое имя, коль скоро оно — «Чудный»? Так устанавливается соответствие с admirabile (чудным) из Пс. 8:2,10 и Ис. 9:6. Во- вторых, можно прочитать так: почему ты доискиваешься Моего чудного имени — Qui est, то есть «то, что есть», или «Тот, Кто есть»? Экхарт согласует Quod est с Ego sum qui sum (Я есмь Сущий) из Исх. 3:14, но не останавливается на таком толковании чудного имени, которое могло бы нагрузить его всей полнотой Бытия: он предпочитает сохранить отрицательно-возвышенный регистр. Третий способ прочтения этого auctoritas (авторитетного фрагмента) ставит нас перед парадоксом: искомое имя — mirabile (чудное), потому что, оставаясь именем, оно, тем не менее, превыше всякого имени (согласование с Флп. 2:9). Таким образом, речь идет об имени, возвышенный характер которого делает его неизреченным. Оно может быть обозначено только посредством оксюморона — сочетания противоречивых терминов: «имя неименуемое».