Философия и религия

Онтология формы. Ноговицын О. М.

Книга доцента Санкт-Петербургского государственного университета Олега Михайловича Ноговицына посвящена исследованию основного положения античного идеализма о неизменности существования формы и становлении предмета в форме. Развивается мысль Аристотеля о формах самосознания как языковых формах. В продолжение этой мысли в книге рассматриваются такие важнейшие функции языка, как указывание, именование и высказывание.<br /> Монография предназначается для специалистов-философов, а также для интересующихся историей философии и философией языка.

Труды по русской философии и литературе. В. С. Никоненко

Сборник трудов д.ф.н., проф. В.С.Никоненко по истории русской философии и литературы, написанных в 1993-2013 гг. В сборнике представлены: общие статьи по методологии истории русской философии, глава по философии XVIII в., лекции по русской философии в конспективном изложении, статьи о русских мыслителях (Радищев, Чернышевский, Герцен, Вл. Соловьев, Владиславлев, Введенский и др.), статьи по философским аспектам в русской литературе (Пушкин, Жуковский, Достоевский и др.). Некоторые материалы публикуются впервые. Для философов, историков, литературоведов, всех интересующихся историей отечественной культуры.

Мои философские собеседники. Митрохин Лев Николаевич

Книга является последним трудом академика РАН Льва Николаевича Митрохина (1930 - 2005) и состоит из его работ, характеризующих основные этапы развития философии в XX веке и портреты ее виднейших представителей.<br /> В первом разделе анализируются взгляды крупнейших зарубежных теологов (Р.Нибур, М.Л.Кинг, Б.Грэм и др.) и произведения С.Цвейга, С.Моэма, посвященные религии. Во втором разделе - &quot;Собеседники ближние&quot; - помешены очерки об известных отечественных ученых (Т.И.Ойзерман, В.С.Степин, Г.В.Осипов, В.А.Лекторский), основанные на беседах, и авторские портреты Б.М.Кедрова, В.Г.Афанасьева, И.Т.Фролова, В.Л.Рабиновича и др. Ряд работ публикуется впервые.<br /> Л.Н.Митрохин в течение полувека был активным участником философских дискуссий, что позволило ему, опираясь на собственные воспоминания и беседы с коллегами, ярко воссоздать многие значительные, но малоизвестные сегодня эпизоды, без которых невозможно понять тернистые пути становления отечественной философии и обществоведения.<br /> Книга издается в память об академике Л.Н.Митрохине незаконченной.

Разноликость и единство русской философии. М.А. Маслин

Монография посвящена рассмотрению русской философской мысли с позиций концепции «Разноликости и единства». Это означает, что автор учитывает все интегральные формы русской мысли, как рациональные, так и иррациональные. Они анализируются в книге как связанные единой цивилизационной общностью и исторической судьбой. Книга содержит также историографические очерки различных зарубежных концепций русской философии.<br /> Общий замысел русской идеи Соловьева относился к так называемому теократическому периоду его творчества, когда он разрабатывал свое учение о «вселенской теократии», испытав разочарование в своих первоначальных надеждах (близких к славянофилам) на русский народ как на носителя будущего религиозно-общественного возрождения для всего христианского мира.<br /> В конце марта 1887 года Соловьев прочел в Москве (в пользу нуждающимся студентам) две лекции на тему «Славянофильство и русская идея». Славянофильски настроенная московская публика приготовилась прослушать лекцию «аксаковского» направления, ведь в то время в печати находился очередной том собрания сочинений И. С. Аксакова, выходивший в свет под наблюдением вдовы писателя, А. Ф. Аксаковой, старшей дочери поэта Ф. И. Тютчева. Соловьев, встреченный, по словам присутствовавшего на лекции Л. И. Поливанова, «шумными рукоплесканиями», был провожден «гробовым и мрачным молчанием». С. М. Соловьев сообщает, что после лекции А. Ф. Аксакова немедленно отправилась в типографию, где печаталось собрание сочинений покойного мужа, и собственноручно вырезала ножницами предисловие Соловьева.

Телеология в классической и неклассической философии. Игорь Иванович Евлампиев, Виктор Александрович Куприянов

В монографии прослеживаются изменения в интерпретации принципа телеологического объяснения явлений в истории философии от античности до начала XX в., а также рассматриваются развернувшиеся с конца XVIII в. споры вокруг применимости этого принципа в науке и философии. Авторы доказывают, что формирование неклассической философии во второй половине XIX в. не привело к окончательной дискредитации телеологии, как часто полагают; резкая критика традиционного понимания телеологии как финализма (учения о конечных целях развития) имела результатом формирование неклассической версии этого принципа, в которой акцент ставится на целостности процесса развития, а не на его конечной цели. Анализируется процесс постепенного уточнения смысла неклассической телеологии в философии А.Шопенгауэра и Ф.Ницше, в немецком неокантианстве, в учении А.Бергсона и в русской философии всеединства.Книга будет интересна всем, кто интересуется историей европейской философии и особенно самым сложным и богатым периодом ее развития - эпохой становления неклассической философии.<br /> Когда в первой половине XVIII в. немецкий философ X. Вольф предложил новый раздел натурфилософии, посвященный изучению целей развития отдельных вещей и явлений, а также принципов, задающих общий порядок природы, и ввел для этого новый термин «телеология», сама предполагавшаяся здесь проблематика не являлась чем-то новым для европейской философии. Скорее наоборот, эта тема была одной из важнейших для философии на всем протяжении ее истории. В той или иной форме вопрос о возможности рассмотрения природных объектов или мира в целом как целесообразно устроенных систем обсуждался практически всеми известными мыслителями. В этом смысле можно сказать, что целесообразность была одной из «вечных тем»: философы разных школ, эпох и стран так или иначе сталкивались с необходимостью дать ответ на вопрос, существует ли высшая цель мира, и если существует, то в чем именно она заключается. Можно смело утверждать, что при любой попытке понять мир в целом и место в нем человека, философия вынуждена обращаться к телеологии. Г. Риккерт справедливо считал, что в условиях кризиса современной культуры задачей философии является не исследование эмпирических данных, а поиск смысла бытия. Телеология оказывается точкой, вокруг которой как раз концентрируются вопросы о смысле бытия мира и человека.<br /> Неизменная актуальность телеологической проблематики была также обусловлена тем фактом, что она неотъемлемо присутствовала в двух важнейших разделах человеческого знания — в теологии и в естествознании. Связь телеологии с теологией и с философией природы, из которой позже и родилось естествознание, оказывается чрезвычайно важным фактором развития этих сфер философии на раннем этапе ее развития. При внимательном рассмотрении природы познающий разум открывает для себя факт естественной целесообразности, которая указывает на гармоничность и упорядоченность мира. В свою очередь порядок и систематичность природы приводят разум к мысли о ее зависимости от некой высшей упорядочивающей инстанции. Таким образом формируется телеологическое доказательство бытия Бога, или богов, признается наличие управляющего миром Разума и констатируется общая одухотворенность мира.<br /> Однако идея целесообразности природы не обязательно связана с религиозным мировоззрением. Представление о высшем разуме возникает при попытках объяснить устройство органической природы, более конкретно при объяснении возникновения и функционирования сложных органических систем. Телеологий как модель объяснения, исходящая из того, что в основе органической сложности лежит заранее заданное представление о ее цели, оказывается наиболее естественной. В сущности, европейская наука на всем протяжении своего развития выработала лишь два способа понимания организмов и мира как единого систематического целого: механицизм й телеология. При этом механистическая модель объяснения имеет такую Же долгую и богатую историю, как и телеология. Природа предстает здесь в качестве бездушной системы причинно-следственных связей, которые случайно порождают сложные типы организации вплоть до мирового целого. Эта модель мироздания имеет исток в античном атомизме и в математизированной форме представлена в классической научной картине мира (XVII-XVIII вв.). Телеологический способ описания обусловлен пониманием недостаточности механической, случайной связи причин и следствий йля объяснений сложности организмов и Мирового целого, формирование сложных систем телеология рассматривает как процесс реализации некоторого замысла, существующего в высшем начале, которое и выступает .активной причиной, созидающей сложную систему. Предполагаемое здесь высшее начало не обязательно понимать как Бога, т. е. как всемогущее и всевидящее существо, достаточно признать его высшей формой разума; хотя, конечно, в истории телеология чаще всего становилась дополнением теологии.

Противоречие смерти подобно...Философский очерк о логическом противоречии

Проблемы современной логики рассматриваются с точки зрения одной из центральных ее категорий - понятия логического противоречия. Анализируются многообразные функции логического противоречия в процессах коммуникации. Дается обзор возможных истолкований логического противоречия в логике. Вводятся новые, пока не исследовавшиеся понятия логического противоречия и импликации. Строится диалектическая логика, являющаяся одним из разделов формальной логики и предполагающая неклассическое понимание противоречия и логического закона противоречия. Показывается, что существуют разные ветви пропозициональной логики, опирающиеся на свои специфические понятия логического противоречия. Выявляется связь прикладной, или интуитивной, логики с культурой своего времени, прослеживаются изменения истолкования логического противоречия на протяжении человеческой истории.

Начала и концы. Андрей Сергеев

Эта книга размышлений над теми вопросами, которые присущи каждому человеку. Попадая в мир, с определённого времени человек задает — и себе, и другим — вопросы, для чего он и зачем он. В ответе на них такие «для чего» и «зачем» наполняются разным содержанием в зависимости от разных условий и обстоятельств. Но это не отменяет самих вопросов. Человек знает, что любого содержания в ответе на такие вопросы оказывается мало. Будучи преобразованными в множество малых вопросов, сами эти вопросы оказываются не снятыми и не отменимыми, разве что человек стремится отодвинуться от них, для чего намеренно погружается в содержание жизни, внутренне чувствуя то, что ни один ответ не будет окончательным и сами такие вопросы сохраняют открытость.

О существе человеческой свободы. Введение в философию. Мартин Хайдеггер

Курс лекций &quot;О существе человеческой свободы&quot;, прочитанный Мартином Хайдеггером во Фрайбургском университете в летнем семестре 1930 г., носит подзаголовок &quot;Введение в философию&quot; и представляет собой попытку раскрыть суть европейского философствования через рассмотрение проблемы свободы как фундаментальной и определяющей для всей истории человеческого мышления. Первая часть посвящена положительному определению философии из исторической проблематики человеческой свободы, во второй части рассматривается соотношение свободы и причинности на трансцендентальном и практическом уровне в соответствии с различением двух смыслов свободы, установленным Иммануилом Кантом.<br /> Тема, о которой мы будем говорить в этом введении в философию, обозначена уже в заголовке лекционного курса: о существе человеческой свободы; о свободе, а именно о свободе человеческой. Тема — человек.<br /> Следовательно, мы говорим о человеке, а не о животном, не о растении, не о материальных телах, не об изделиях ремесла и продуктах техники, не о произведениях искусства, не о Боге — но о человеке и его свободе.<br /> То, что мы здесь, просто перечисляя, назвали вне человека и рядом с ним, нам так же известно, как и сам человек. Все перечисленное словно распростерлось перед нами. Все это и так уже известное мы можем отличать — одно от другого. Однако при всех расхождениях и различиях это известное знакомо нам и в том аспекте, где одно с другим сходится — без ущерба для их различий. Все и каждое из названного мы знаем как нечто такое, что есть; такое есть мы называем сущим. Быть сущим — в этом все названное сходится между собой в первую и последнюю очередь.<br /> Человек, о свободе которого предстоит разговор, есть некое сущее среди прочих сущих. Все сущее в целом мы в большинстве случаев обозначаем как «мир», а основание мира называем «Богом».<br /> Если мы, пусть неопределенно, представляем известное и неизвестное сущее и при этом думаем именно о человеке, тогда обнаруживается вот что: во всей совокупности сущего человек — лишь маленький уголок. По отношению к силам природы и космическим процессам это крохотное существо обнаруживает свою безнадежную бренность, по отношению к истории и ее судьбоносным перипетиям — непреодолимое бессилие, а по отношению к необозримой длительности космических процессов и возрасту истории — неудержимую скоротечность. И вот об этом крохотном, бренном, бессильном и скоротечном сущем — о человеке — мы и говорим.<br /> А что до него самого, то и здесь мы рассматриваем лишь одно его свойство — его свободу; мы не касаемся прочих способностей, достижений и особенностей.<br /> Поднимая тему «о существе человеческой свободы», мы связываем наше рассмотрение с особым вопросом (свобода), который, со своей стороны, соотнесен с особым сущим (человек) из всей целокупности сущего.

История греческой философии. В 6 томах. Том IV: Платон. Человек и диалоги: ранний период

Четвертый том получившей мировое признание шеститомной &quot;Истории греческой философии&quot; профессора Кембриджского университета, одного из крупнейших историков античной философии Уильяма Гатри (1906-1981) полностью посвящен Платону. Книга предлагает общее введение в рассмотрение вопросов о жизни, личности и сочинениях Платона и охватывает ранний и средний периоды его философского развития (до &quot;Государства&quot; включительно). Гатри следует принятым им ранее высоким стандартам научной работы, демонстрируя потрясающую эрудицию, строгую аргументированность выводов, умение избегать крайностей и односторонности. Изложению философии позднего Платона Гатри предназначил следующий, пятый том, сделав тем самым исследование учения Платона центральной частью своего выдающегося труда.

Соломон Маймон: Философские труды в 4-х томах

Том I. Опыт о трансцендентальной философии. Набеги на область философии.<br /> Данное издание представляет собой второй том книжной серии &quot;Наследие Соломона Маймона&quot;. Оно включает &quot;Опыт о трансцендентальной философии&quot; и &quot;Набеги на область философии&quot; и впервые предоставляет русскоязычным читателям возможность познакомиться с их автором как с философом в высшей степени самостоятельным. Первая из работ дает образец блестящей критики учения Иммануила Канта и открывает перспективы послекантовского философствования. Вторая содержит трактовку Маймоном обширного историко-философского материала, анализ проблем эстетики и философского языка, а также полемику с К. Л. Рейнгольдом.<br /> <br /> Том 2. Критические исследования о человеческом уме, или высшей способности познания и воли.<br /> В трактате &quot;Критические исследования о человеческом уме...&quot; Соломон Маймон продолжил оригинальную линию интерпретации критической философии И. Канта, начатую ранее в его &quot;Опыте о трансцендентной философии&quot;, более последовательно и развернуто представив свою точку зрения на вопросы, составивишие проблематическое ядро кантовской критики.<br /> <br /> Том 3. Опыт новой логики, или Теория мышления. С приложением писем Филалета.<br /> В настоящем томе серии &quot;Наследие Соломона Маймона&quot; представлен его труд &quot;Опыт новой Логики, или Теория мышления. С приложением писем Филалета Энезидему&quot;, впервые опубликованный в 1794 г. В этом сочинении темы традиционной логики переплетены с логическим содержанием философии Канта и с элементами учений Лейбница и Вольфа. Занимая позицию скептика и критикуя Канта, Маймон пытается построить логику как науку о необходимых формах мышления, которые связаны с &quot;условиями мыслимости объекта вообще&quot;, беря в качестве ориентира математические объекты и математическое познание. Оригинальный вклад Маймона в логику состоит как в теоретических новшествах, так и в изобретении собственной логической нотации и ее применении для доказательства ряда положений учения об умозаключениях. В приложении помещена небольшая работа Маймона, посвященная учению о душе, статьи А. Круглова и Г. Фройденталя, посвященные &quot;Логике&quot; Маймона, а также его краткая биография.<br /> <br /> Том 4. Философский словарь, или Освещение важнейших предметов философии.<br /> «Философский словарь», составивший основное содержание настоящего тома серии «Наследие Соломона Маймона», с формальной точки зрения является версией предметного энциклопедического лексикона, в котором разъясняются важнейшие философские, психологические и эстетические понятия. Но по сути он представляет собой сборник самостоятельных и оригинальных эссе, охватывающих широкий круг тем, актуальных в первую очередь для самого автора. Такая форма дает Маймону возможность сохранить столь важную для него свободу мышления и в то же время выйти за рамки систематического философствования своей эпохи, не ограничивая себя принадлежностью к той или иной философской «секте». «Словарь» позволяет составить более полное представление о философской позиции Маймона и его месте в истории новоевропейской философии. В приложении помещена статья Г. Фройденталя, в которой дается обстоятельный историко-философский анализ содержания «Словаря», а также комментарии К. Лощевского к наиболее интересным с точки зрения современного читателя словарным статьям.

Статьи и письма. Соломон Маймон. Том 1

В предлагаемый том вошли статьи Соломона Маймона (1753-1800), опубликованные в различных научных и философских периодических изданиях того времени и посвященные широкому кругу проблем — натурфилософских, антропологических, правовых, психологических и этических. К некоторым из этих проблем Маймон обращается в ряде писем, адресованных виднейшим мыслителям и литераторам эпохи. В своих размышлениях Маймон предвосхищает целый ряд тенденций, получивших развитие в философии и науке XIX-XX вв.

Реформация Мартина Лютера в горизонте европейской философии и культуры (Альманах «Verbum», выпуск 15)

Очередной выпуск альманаха Центра изучения средневековой культуры &quot;Verbum&quot; представляет материалы Международной историко-философской конференции &quot;Реформация Мартина Лютера в горизонте европейской философии и культуры&quot;, которая проходила на базе философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета 28-29 июня 2012 г. В ее работе приняли участие ученые из Германии, Финляндии и России. Конференция была организована Центром изучения средневековой культуры и Санкт-Петербургским обществом изучения культурного наследия Николая Кузанского совместно с Академией духовной истории Европы (г. Бернкастл-Куз, Германия), основанной при участии университетов Майнца, Ольденбурга, Трира и Высшей школы искусств г. Альфтера. Состоявшиеся дискуссии продемонстрировали серьезный научный интерес российских и зарубежных ученых-гуманитариев к вопросам истории развития протестантизма и распространения идей Мартина Лютера в пространстве европейского философствования и становления культуры Нового времени. В связи с этим для продолжения и расширения лютеранских исследований на конференции было объявлено о создании Санкт-Петербургского общества Мартина Лютера. Его председателем стал доктор философских наук Иван Леонидович Фокин, а ученым секретарем — Наталья Владимировна Еремеева. В данный сборник вошли также статьи и доклады участников конференции, посвященные философии Николая Кузанского, идеи которого рассматриваются в качестве преддверия становления протестантизма и важной составляющей развития иудео-христианского диалога. Кроме того, в этом выпуске представлены и переводы исследований известных зарубежных ученых, так или иначе участвовавших в программах научных проектов Центра и Санкт-Петербургского общества Николая Кузанского.

Судьбы классического наследия и философско-эстетическая культура Серебряного века. Константин Исупов

В книге статей петербургского исследователя освещается судьба классического наследия в философской критике Серебряного века и в свете сегодняшнего исторического дня.<br /> Отдельные очерки посвящены рецепциям Ф.Достоевского, Ф.Тютчева, Л.Толстого, Н.Федорова, Вяч. Иванова, В.Ильина, М.Бахтина, св. Франциска Ассизского, Т. де Шардена. <br /> Предложена новая проблематизация старых вопросов: социальные архетипы в отношениях поколений; образы пути, лабиринта и ландшафта в отечественной культуре; поэтика поп finito, философия преступления, текст и его научный комментарий.<br /> Сборник адресуется всем, для кого мировая культура - не коллекция курьезов, а подлинная ноосфера и глобальная Память человечества.&quot;<br /> Что такое «метафизика, могущая возникнуть в качестве науки» о Достоевском? Метафизика до Достоевского питалась романтическими представлениями об Абсолюте: П. Я. Чаадаев, масоны, славянофилы, любомудры. Лучшее, что можно было ждать от контуров такой философии, это 1) эстетизованные формы запечатления опыта в духе той традиции, что суммировали немецкая мистика и Шеллинг;<br /> 2) явленная в импрессионизме лирического образа (С. Бобров, В. Жуковский) поэтика переживания «тайн бытия»; 3) трагическая персонология и натурфилософия в литературе классического романтизма в его сложном сплетении с барокко (Ф. Тютчев); 4) катастрофизм с примесью полумасонского мистицизма, которые русская мысль пыталась интегрировать то в «картину мира человека» (по названию трактата А. И. Галича, читанного Макаром Девушкиным), то в «апокалиптический синтез» (последняя фраза последнего из «Философических писем» П. Я. Чаадаева), то в программы энциклопедического гнозиса, в котором «инстинктуальное» (душевное) начало органично слито с универсальным знанием и «способностью критического суждения» (В. Ф. Одоевский); последняя позиция в философско-религиозном плане полемично дополнилась организмической идеологией собор ности (А. С. Хомяков; почвенники).<br /> С Достоевским метафизика определилась как 1) род особого качествования бытия и, соответственно, некая программа описания его ирреальных состояний («языки» онтологии); 2) область не очевидного знания и не верифицируемого опыта («языки» гносеологии); 3) проблематизация мотивов поведения человека («языки» этики и философии истории) и, наконец, как 4) философия творчества и шире — персоналистский проект самоосмысления «я» и «мы» своего креативного соприсутствия красоте Божьего мира («языки» эстетики).<br /> Поскольку в мире Достоевского мы имеем дело с вопросами человеческого существования в Божьем мире, его авторская метафизика но - ситонтологический характер: человек предстоит Богу и миру как вопрос — ответу. Этот тип метафизики внятен современному читателю с появлением в его кругозоре трудов М. Хайдеггера, определением которого мы не слишком корректно воспользуемся. «Метафизика в собственном смысле слова, — говорит он в лекции 1929 г., — принадлежит к “природе человека”. Она не есть ни раздел школьной философии, ни область прихотливых интуиций.<br /> Метафизика есть основное событие в человеческом бытии. Она и есть само человеческое бытие». Не следует тешить себя надеждой, что метафизика в роли теории бытия в себе и формы философского знания может быть извлечена из текстов Достоевского в готовом виде, как алхимический камень из реторты. Подобно тому как камень алхимиков — никакой не камень, а искомая вслепую универсальная химическая формула-рецепт превращения неблагородных металлов в благородные, так и метафизика на территории художественной прозы и публицистики писателя — не приведенная в систему гносеологическая инструкция.

Философское содержание журналов русского зарубежья (1918–1939 гг.) А. А. Ермичев

&quot;Философское содержание журналов русского зарубежья (1918-1939 гг.)&quot; является продолжением книги &quot;Философское содержание русских журналов начала ХХ века&quot; - указателя статей, заметок и рецензий философского содержания, опубликованных в философских и общественно-литературных журналах начала ХХ века (с 1901 по 1922 г.), вышедшей в 2001 году. Настоящее издание, осуществленное Русской христианской гуманитарной академией и издательством &quot;Вестник&quot;, является уникальным, представляя в систематическом виде сведения практически о всем журнальном корпусе русского зарубежья указанного периода. Книга адресована философам, историкам, литературоведам, библиографам, преподавателям, библиотекарям и всем интересующимся историей русской общественной и философской мысли.

Феноменология апофазиса. Дробышев В. Н

Монография посвящена исследованию гипотетической сущности апофазиса и его философской значимости. Предметом особого внимания автора является апофатическая перспектива синергийной философии.<br /> Монография посвящена &quot;таинственной&quot; апофатической традиции в истории философской и богословской мысли - при этом, по мнению автора, &quot;необходимо размежевание философии и богословия в том отношении, в каком апофазис продолжает выступать источником и территорией их смешения&quot;. Как умозрительный метод искания предельного трансцендирования, апофаза реализуется через &quot;философское отрицание&quot;; дискурсивно апофаза может быть выражена и через прямое отрицание (&quot;не то, не это&quot;), и с помощью парадоксов (&quot;незнание&quot; вместо &quot;знания&quot;, &quot;ученое незнание&quot; у Николая Кузанского) или оксиморонов (например, &quot;постижение непостижимого&quot;). Существует множество апофатических техник, не выводящих разум за пределы имманентного (например, в веданте, даосизме, немецкой классической философии), и реже встречается апофатический опыт трансценденции, являющийся достоянием обогащенной неоплатонизмом восточно-христианской патристики. Интерес к апофатике был свойственен и мыслителям ХХ века - таким, как Хайдеггер, Фуко, Делёз.